Агент № 1 - Станислав Струмп-Войткевич

В следующем году варшавские ватерполисты с нетерпением дожидались приезда Иванова. С этим сезоном у команды были связаны большие надежды. Предстоял целый ряд соревнований внутри страны, поговаривали также и о выезде за границу. В таких условиях появление хорошего бомбардира давало возможность с бо́льшим правом рассчитывать на успех.

— Ура! Приехал, не подвел! — встретили Ирека радостные возгласы.

И настала, быть может, самая счастливая пора в жизни Ирека. У него были впереди два свободных месяца, которые он мог целиком посвятить спорту, он снова находился среди своих, заметки в спортивных газетах выделяли его, польское водное поло не без его участия превращалось в важную отрасль спорта, на которую уже можно было рассчитывать и в международных соревнованиях. Кроме того, в этот период Георгий получил возможность насладиться Польшей и ее прелестями. Целая банда веселых друзей ходила в кино и дансинги, в варшавское Общество гребцов и в Офицерский яхт-клуб. Определились и чисто «водные» симпатии, Иреку нравилась Марыся, сестра спортсмена Маковского, а другой член команды, Ястжембский, женился на Рыбичковой, дочери одного из руководителей яхт-клуба. Варшавские спортсмены хорошо запомнили мускулистую фигуру юноши из Греции и Бельгии, не выступающего иначе как в форме ССС — польского Студенческого спортивного союза — и мечтающего о форме сборной команды Польши с белым орлом на груди.

Имя Георгия Иванова уже называлось в числе европейских асов водного поло. В спортивных кругах он приобретал все большую известность, почти равную известности турка Седата Сора, испанца Кроурры, румына Барбу или канадца Гриффита.

Пришла победа и в Бельгии. На почтовой открытке с видом на антверпенскую Гран-Пляс он написал:

«Милая мама! Я, кажется, пьян. Пишу тебе из Антверпена, где после соревнований (я пришел первым!) состоялся ужин в нашу честь… Пока, мамочка!»

— Это очень хорошо, — обрадовался пан Ян. — Но только как там обстоят дела с учебой? Не пишет?

— Ты был бы рад вообще лишить ребенка всех радостей жизни! — обиделась пани Леонардия.

Ламбрианидис умолк и принялся еще старательнее чистить тряпочкой, смоченной в вазелине, старинную икону из Трапезунда.

А в Салоники ехала золотая победная медаль. И вообще число подобных медалей все возрастало, Ирек набрал их уже добрые три горсти…

Наконец 15 октября 1938 года в руках нашего героя оказался долгожданный пергамент с подписями членов экзаменационной комиссии, ректора и члена правительства. Из этого документа было видно, что Агрономический институт природоведческого факультета Католического университета в Лувене присуждает Иванову титул магистра агрономических наук, утверждая при этом, что он специализировался дополнительно по этнографии, политике и хозяйству Бельгийского Конго. Некоторые выражаемые юношей сомнения относительно применяемых в колонии методов ведения хозяйства значительно повлияли на снижение оценки его знаний, поскольку из 100 возможных очков стороннику реформ присудили только 58,4 вместо ожидаемых 80. Но и этого было вполне достаточно для свершения надежд.

В тот же день Георгий торопливо писал на открытке: «Сдал… Все в порядке… Жду денег…» Пани Леонардия прослезилась от счастья, пан Ламбрианидис облегченно вздохнул. Вложенный в пасынка капитал начинал приносить дивиденды. Будучи торговцем, пан Ян, несмотря на самую искреннюю любовь к Иреку, не мог не отметить, что с завершением учебы с него слагаются и отцовские обязанности.

На обратном пути в Грецию молодому инженеру выпал случай помочь некоей пожилой даме, которая довольно беспомощно вертелась на будапештском вокзале. Георгий даже приостановился, услышав столь знакомо звучащие слова:

— А, холера бы вас взяла, никак не поймут человеческого языка! — ворчала женщина, особа явно энергичная, но на этот раз абсолютно упавшая духом из-за полнейшей невозможности объясниться с венграми. Георгий предложил ей свою помощь, и они тут же разговорились. Она была чистейшей воды варшавянка, которая ехала к своей дочери, живущей в Афинах. Поскольку пани впервые в жизни отправлялась в заграничное путешествие, она сразу же вцепилась в молодого земляка и не отпускала его до самых Салоник. Георгий помог ей при пересадке в Белграде, а в награду за помощь пользовался солидной кошелкой с различными польскими лакомствами, запасенными предусмотрительной пани в дорогу: фаршированными цыплятами, рублеными котлетами, крутыми яйцами, огурцами и яблоками, не упоминая уже о гречневой каше и грибах, которые везлись в качестве гостинца для дочери в далеких Афинах.

Это была пани Бальцерова, урожденная Милославская и Стефановская по первому мужу. Последующие ее мужья были известны в Варшаве среди любителей бегов, а самая старшая ее дочь, Маня, также вышла замуж за жокея Эдварда Шеня, с которым она и выехала в Грецию, где Шень получил место жокея или тренера при Афинском ипподроме. Георгий припомнил этого «земляка» Шеня, но пани Бальцерову больше интересовали греки — какие они: добрые или злые, стоит ли им доверять, похожи ли на поляков?.. Таким образом, тем для разговоров хватило до самых Салоник. Любопытная и решительная пани нравилась спутникам своим ростом, дородностью.

С другой стороны, как выяснилось из все более откровенных признаний пани Бальцеровой, дочь доставляла ей немало хлопот. Нет, речь идет не об Антусе, которая еще в 1926 году вышла замуж и тоже, конечно, за жокея Устинова, а именно о Мане, Марианне, о той, что в Афинах. Дело в том, что этот ее муж, этот Шень, ради которого Маня поехала за тридевять земель, оказался, что тут говорить, мужем, скажем прямо, неважнецким. С самого начала по письмам Мани можно было понять, что счастливой ее никак не назовешь…

Полное лицо пани Бальцеровой покраснело от волнения, а солидный подбородок начал угрожающе подрагивать, когда она, отерев платочком слезу, продолжала:

— Вот мы и решили, чтобы Маня возвращалась в Варшаву. А тут и оказалось, что это невозможно, потому что — сами знаете — пришла беда, отворяй ворота… Вы только представьте себе, она влюбилась! И в кого бы вы думали? В какого-то грека, ну, что вы скажете! Фамилия его Янатос… Может, вы его знаете? Он мясник и держит в Афинах лавку…

Пани Бальцеровой пришлось несколько умерить свое негодование, поскольку Георгий напомнил, что его мать также вышла замуж за грека. Но с этой минуты тема для разговора была установлена до самого конца путешествия: пани Бальцеровой хотелось знать абсолютно все о греках, о их жизни, а в первую очередь об их отношении к женщинам. Георгий послушно рассказал все, что ему было известно на эту тему. Распрощался он уже с несколько успокоенной пани Бальцеровой, а потом с юмором вспоминал об этом приключении. Во всяком случае, в тот раз он никак не мог пожаловаться на голод в пути, как это иногда с ним случалось. Дома он поразил мать отсутствием аппетита, настолько обкормленным приехал он в этот раз.